— Как вам кажется, что успокаивает его, когда он приходит домой расстроенный? — спросил я.
— То же самое. Я откладываю все в сторону, беру его на руки, и мы качаемся в кресле. Бедный ребенок. На это не нужно много времени.
Когда она сказала это, я вспомнил все жалобы на поведение Роберта. В каждой из них, включая последнее обращение из школы, обозленные сотрудники писали о раздражении, которое вызывает поведение мальчика, его непослушание, его «малышовая» приставучесть и прилипчивость. Я спросил Маму П., что она делает, когда он ведет себя подобным образом, раздражает ли это ее, злится ли она.
— Разве вы будете злиться на маленького, если он безобразничает? — спросила она. — Нет. Все малыши так себя ведут. Дети ведут себя, как могут. И мы всегда прощаем их: если они устраивают беспорядок, если кричат, если плюются.
— А Роберт — ваш малыш?
— Они все мои малыши. Но Роберт оставался малышом семь лет.
Мы закончили сеанс и назначили следующую встречу через неделю. Я пообещал позвонить в школу. Мама П. смотрела, как мы с Робертом идем по холлу клиники. Я пошутил, что Роберту нужно снова прийти к нам, чтобы еще поучить нас. И тут она, наконец, улыбнулась.
В течение ряда лет Мама П. продолжала приводить своих приемных детей в нашу клинику. И мы продолжали учиться у нее. Мама П. задолго до нас обнаружила, что многие малолетние жертвы насилия и заброшенности нуждаются в физической ласке, им хочется, чтобы их держали на руках, качали — как совсем маленьких детей. Она знала, что с этими детьми нужно общаться, не основываясь на их возрасте, но так, как это необходимо для них, давая им то, что они не получили во время своих сенситивных периодов развития. Почти все дети, которых отправляли к ней, очень нуждались в ласковых прикосновениях и в том, чтобы их держали на руках. Когда мои сотрудники видели в нашей приемной, как она держит на руках и качает таких детей, они высказывали предположение, что она инфантилизирует их.
Если сначала мне казалось, что ее слишком всеобъемлющая физическая ласковость может оказаться чем-то удушающим для уже далеко не маленьких детей, впоследствии я пришел к пониманию, что часто именно это и должен был бы рекомендовать врач. Эти дети не получили регулярно повторяющихся образцов физического контакта с заботливыми родителями (или другими близкими людьми) — то есть того, что позволило бы им хорошо отрегулировать их стрессовую систему. Они никогда не чувствовали, что их любят и что они в безопасности; у них не было внутреннего спокойствия, необходимого для того, чтобы исследовать окружающий мир и расти без страха. Они чувствовали голод на ласку — и Мама П. давала им внимание и нежность.
Теперь, общаясь с Лаурой и ее матерью, я знал, что они обе могли бы получить пользу не только от мудрости Мамы П. в воспитании детей, но также от ее невероятно материнского и ласкового характера. Я пошел к медсестре, получил номер телефона и позвонил. Я спросил Маму П., будет ли она готова принять мать с ребенком и обучить Вирджинию заботиться о Лауре. Она сразу же согласилась. К счастью, обе семьи принимали участие в финансируемых из частных источников программах, которые позволили оплатить данный вид услуг.
Теперь мне нужно было убедить в правильности своего плана Вирджинию и коллег. Когда я вернулся в комнату, где меня ждала Вирджиния, она казалась встревоженной. Мой коллега-психиатр показал ей одну из моих статей, написанную по материалам клинической работы с детьми, пережившими насилие и жестокое обращение. Вирджиния сделала вывод, что я считаю ее неумелой мамой. Прежде чем я открыл рот, она сказала: «Если это поможет моей девочке, заберите ее». Вирджиния действительно так любила свою малышку, что готова была расстаться с ней, если бы это помогло девочке.
Я объяснил, что хочу сделать нечто совершенно другое, и предложил, чтобы она пожила с Мамой П. Вирджиния сразу же ответила, что готова на все, лишь бы Лауре стало лучше.
Моих коллег-педиатров, однако, все еще беспокоил вопрос о питании Лауры. Ей так недоставало веса, что они боялись, что без медицинской поддержки она не будет получать достаточно калорий, ведь все последнее время ее кормили через трубочку. Я пообещал коллегам, что мы проследим за ее питанием и удостоверимся в том, что она получает достаточно калорий. И это оказалось очень правильным решением, потому что мы смогли документально подтвердить быстрый и явный прогресс Лауры. В первые месяцы пребывания у Мамы П. Лаура получала такое же количество калорий, что и в предыдущий месяц в больнице, во время которого ее вес лишь слегка превышал одиннадцать килограммов. Но в теплой обстановке дома Мамы П. Лаура набрала четыре с половиной килограмма за месяц, то есть «выросла» с 11,5 до 16 килограммов! Ее вес увеличился на 35 % при том же количестве калорий, которых ранее не было достаточно, чтобы предотвратить дальнейшую потерю веса, потому что сейчас она получала физическую ласку, то любовное «вынянчивание», в котором нуждался ее мозг, чтобы выпустить на волю гормоны, необходимые для роста.
Наблюдая за Мамой П. и вдыхая физическую нежность, которую Мама П. распространяла вокруг себя, Вирджиния и сама начинала понимать, в чем нуждалась Лаура и как это ей обеспечить. До Мамы П. любой прием пищи был для Лауры механическим и конфликтным процессом: постоянно меняющиеся инструкции по питанию, противоречивые советы разнообразных специалистов только добавляли напряжения к, по сути, голодной диете девочки. Кроме того, поскольку Вирджиния не понимала, в чем нуждается ребенок, она не проявляла своей любви, а вместо этого «наказывала» малышку за непослушание или просто игнорировала. Без «вознаграждений», которые дает вынянчивание ребенка — как матери, так и ребенку, Вирджиния была очень склонна к плохому настроению и хандре. Родительство — дело трудное. Без нейрофизиологической способности чувствовать радость родительства всякое раздражение и беспокойство кажутся особенно трудно переносимыми.